Шеф Свон, прекрасно зная нравы местных жителей, отправился в кафе «У Молли», где пополудни собирались самые активные сплетники Форкса, и вновь призвал обывателей к порядку. «Слухи слухами, — говорил он — Но для того, чтобы привлечь человека к ответственности, необходимо доказать его вину. Мы живем в правовом государстве, — объяснял он людям. — И должны соблюдать его законы. Презумпцию невиновности ещё никто не отменял, а значит посадить человека только за то, что о нём ходят нехорошие слухи, нельзя. Доказательств вины Брендона Гордона нет. Сажать его за решётку без них, означает нарушить его права.»
Однако в этот раз успокоить жителей не удалось. Шефу Свону посоветовали вынуть голову из задницы и вспомнить, что дыма без огня не бывает. Отсутствие доказательств в вопросе об изнасиловании есть не что иное, как доказательство бессилия полиции, а вернее некоторых её работников.
Форкс гудел, как потревоженный улей. А через день после исторической беседы в кафе, в город нагрянули представители ФБР из отдела по расследованию должностных преступлений. Шефа Свона временно отстранили от дел. Его помощника — Марка заставили поднять все более-менее значимые расследования за полтора десятка лет работы Чарльза Свона в качестве шефа полиции города на предмет определения полноты представленных по этим делам доказательств. Марк благополучно утонул в бумажной волоките, и не заметил, как подпал под влияние авторитета приезжих офицеров. В деле о пропаже Джейн Гордон обнаружились вновь открывшиеся неведомые обстоятельства, и появился на свет божий ордер на арест Брендона Гордона по обвинению в изнасиловании Джейн Гордон. Брэйди был схвачен, закован в наручники и препровожден.
Чарли Свон, чья профессиональная гордость была растоптана сложившейся ситуацией, обратился в полицейское управление штата за разъяснением и помощью. Какие разъяснения получил там бывший шериф Форкса, и какая помощь была ему обещана, и была ли обещана вообще, осталось неизвестно. Чарльз Свон, заядлый рыбак, полицейский с большим стажем работы, отец супруги Джейкоба Блэка и просто хороший человек был найден в своей постели мертвым. Вскрытие показало, что причина смерти — сердечная недостаточность.
На похороны мистера Свона и съехалась вся честная компания. По крайней мере, так объяснили маме.
Врали.
Но, что интересно, на следующий день после того как в Ла Пуш приехали парни, чьи фотографии я видела в машине Ли, Брэйди выпустили под залог. В общей сложности он провел за решеткой четыре дня. А ещё через неделю уехал в Лос-Анджелес.
Такая вот милая история.
Брэйди не упоминал о ней никогда. Наверное, не хотел меня расстраивать. Оставалось только догадываться, какие ещё подробности он скрывает.
Недосказанность пугала. Не отпускало ощущение надвигающейся грозы. Это как с хронически больными людьми. Ничего ещё не говорит о скором ненастье. На небе ни облачка. Солнце светит ярко и радостно. А сердечники уже хватаются за грудь и принимаются искать таблетки, безошибочно определяя приближение шторма.
Мне бы, наверное, хотелось относиться к нему, как раньше. Тогда всё было проще. Я только приехала в страну, не умела говорить по-английски, но зато отчётливо понимала, что такое хорошо и что такое плохо. Мои знания о жизни были набором аксиом.
Всё, что говорит мама — принимается на веру безоговорочно. Врать нехорошо. Красть — уголовно наказуемо. Пить вредно. А вот этот высокий, черноглазый парень в вытянутой домашней футболке и линялых джинсах — мой брат. Увлечение им — дурацкое недоразумение, которое пройдёт, если избегать с ним встреч. Прятать глаза — лучший способ не выдать себя с потрохами.
Ничего не ждала от Брэйди. Мир был прост, как мычание.
Теперь же я была твёрдо уверена, что он мой. Запечатление не оставило ему выбора. Я — его судьба. Предопределение. Да у меня больше прав на этого парня, чем у законной супруги на своего мужа! Но ощущение, что меня обманули, не отпускало. Может, этот древний инстинкт, о котором все говорили с идиотским благоговением и возвышенной обречённостью, как про самую великую тайну, поменял полярность? Теперь я буду зависима от Брэйди. Буду болеть своей ненормальной привязанностью, любить его до страшной режущей боли в сердце, тянуться. А он будет играть в загадочность, и избегать прикосновений. Глупости, конечно, но всё равно… Что-то шло не так.
Вечера стали другими.
Наверное, только первые пару раз я с трепетом в сердце и ожиданием чуда накрывала стол. Старалась не оглядываться, но знала, что Брэйди плотно задергивает шторки на окнах и искоса поглядывает на меня. Запирает дверь. Набрасывает платок на плафон бра, чтобы приглушить свет. Мы усаживались за стол, и я изо всех сил старалась вести себя непринужденно. Болтать о ерунде, жевать еду, не чувствуя вкуса. Смеяться его шуткам.
Иногда получалось. Чаще — не очень. И тогда иллюзию непринужденности приходилось поддерживать Брэйди. А я следила за ним из-под ресниц.
В полумраке его смуглая кожа казалась ещё более тёмной. Мягкие полутени делали точёные черты мягче, выразительнее. И я старалась разглядеть отражение эмоций на, всегда спокойном, лице. Моим влюблённым до безумия глазам казалось, что в такие моменты они видят Брэйди насквозь. Всю адскую смесь страстей, которые кипели в его сердце. Я ловила оттенки: любовь с примесью горечи, вины и надежды; решимость, разбавленную непонятной жалостью; ненависть, с долей уважения и любопытства; страх, усиленный чувством долга. Оставалось только догадываться, что именно вызвало такую специфическую гамму эмоций. И я смотрела на него, не отрываясь. Ждала поцелуя.