— Дженни-и-и…
Я слегка повернула голову и поцеловала. Поймала своими губами его тёплые мягкие губы, прижалась к ним и застыла. Не знала, что делать дальше. Даже немного испугалась, когда он сам стал целовать меня. По-настоящему. Жарко. Сильно. Почти грубо и слишком откровенно. Была в этом поцелуе некая завершённость, окончательность, его капитуляция, если хотите. Брэйди сдался, ещё не осознавая этого. Я провела руками по его плечам, груди, животу и тело парня реагировало на мои прикосновения совершенно однозначно, заглушая голос рассудка. Сдержанность слетела с Брэйди, как сухая шелуха с луковицы. Безупречный, всегда спокойный, уверенный в себе супергерой уступил место обыкновенному мужчине, который хотел меня так сильно, что не мог даже быть настолько нежным, насколько хотел. Его пальцы дрожали, касаясь моего лица, и в то же время держали так крепко, что пожелай я вывернуться из их захвата — ничего бы не вышло. Но я и не желала выворачиваться. Больше всего на свете, до дрожи, до истерики просто, я боялась, что хвалёный самоконтроль Брэйди вернётся и горячая настойчивость его тела, творившего со мной вещи стыдные, непристойные, вдруг исчезнет.
Дрожа, краснея и задыхаясь, я всё равно не отталкивала его. Обнимала, ощущая ладонями атласную гладкость кожи. Чуть не завопила от страха, когда он сунул руку под футболку и повёл ею вверх. Стиснула зубы и не издала ни звука. И забыла обо всех страхах на свете вообще, когда посмотрела ему в лицо. Там не было животной похоти. Только огромное, сокрушительное желание обладать любимой женщиной. Прямо сейчас. И даже если бы весь мир лёг дымящимися развалинами, его бы это не остановило. В черных глазах, наполовину прикрытых веками, светилось дикое, сумасшедшее напряжение, безумно похожее на моё. Оно захватило, запутало в стонах, всхлипах, горячечной дрожи тел и из всех желаний оставило на поверхности только одно. Я хотела, чтобы любимому было хорошо…
Тишина казалась полной, почти абсолютной. Особенно после безумной какофонии, которая творилась всего несколько минут назад. Под моими ладонями, прижатыми к груди Брэйди, его сердце билось всё ровнее. Он закутал меня в одеяло. Пришлось побороться, чтобы высунуть наружу руки. Сам он был не укрыт, и мне нравилось трогать его, проводить ладонями по тёплой, гладкой коже. Брэйди перебирал мои волосы, пропуская их между пальцами. Длинные пряди казались особенно светлыми на фоне его рук. А я боролась с желанием посмотреть вниз, чтобы увидеть какой он там. Хоть и прочувствовала на себе в полной мере, увидеть тоже хотелось. Но было неловко и взгляд сам собой, нехотя, переместился на его лицо.
И всё там было прекрасно и великолепно: нежность, отголоски неистового желания, неприкрытое обожание, забота. Но что-то настораживало, и я, вскинув правую руку с выставленным указательным пальцем к самому носу Брэйди, возмутилась:
— Только попробуй сказать, что не стоило этого делать.
Он тихо рассмеялся, обхватил мой палец губами, и когда я покраснела, отпустил, улыбаясь до обиды насмешливо.
— Не бойся, не скажу.
Я облегченно вздохнула.
— Но, вообще-то, и правда рановато, — продолжил Брэйди, вновь становясь серьезным. Наклонился ко мне, провел губами по щеке, подбородку, длинным томным поцелуем обжёг кожу на шее, лизнул ключицу. Я замерла, напряглась непроизвольно, и он тут же отстранился.
— Тебя пугают прикосновения, Дженн, — сказал он едва слышно. — Я даже помочь тебе сейчас не могу.
— В смысле «помочь»? — не понимая, о чём идёт речь, переспросила я и упрямо добавила. — Не надо помогать. Я в порядке.
Брэйди обхватил меня обеими руками, прижимая к себе, и успокаивающе пробормотал:
— Ну, конечно, в порядке. Это я так. Не обращай внимания. У нас всё ещё впереди. И давай спать, Дженн.
Спички рассыпались по столу. Я так давно не слышала этого уютного звука, что мгновенно вынырнула из полудрёмы и открыла глаза.
Темноту комнаты едва разгонял свет бра, на которое была наброшена рубашка Брэйди. А сам он сидел у стола, ко мне спиной, одетый в одни пижамные штаны. По старой своей привычке Брэйди раскладывал спички на столе. Так же, как делал это год назад, объясняя мне решение какой-нибудь заковыристой задачки по геометрии.
— Я разбудил тебя. Извини, — сказал он, не оборачиваясь. Не представляю, как можно было узнать, что человек проснулся, сидя к нему спиной, но у Брэйди этот получилось. Наверняка его сущность давала знать о себе таким наглядным способом. Я сделала вид, что не удивлена. Приподнялась в постели, опираясь на локоть, и ответила:
— Ничего. Всё равно скоро вставать.
Минимального движения хватило, чтобы тело тут же напомнило о себе. Лёгкой усталостью, едва ощутимой саднящей болью и сухой, почти неприятной, резкой чувствительностью кожи. Как после высокой температуры, когда жар спадает, сбитый антибиотиком, и остаётся противная слабость, звенящий гул в ушах от затихающей головной боли, и вот такое необычное ощущение от прикосновений даже мягкой ткани пледа.
Вчера вечером мы занимались любовью…
От этого воспоминания загорелись щёки, и сладко заныло сердце.
Я выбралась из-под одеяла, одернула футболку и провела руками по волосам, пытаясь пальцами «причесать» растрепанные пряди. Подошла к Брэйди и стала рядом, положив руку ему на плечо. Он прижался к моей руке щекой, царапая раздраженную кожу отросшей за день щетиной.
Стоять босиком на голом полу было холодно. От входной двери тянуло сквозняком. Но я не обращала на это внимания. Поджимая пальцы на ногах, я разглядывала замысловатую фигуру, которая складывалась из рассыпанных на столе спичек. Монументальное полотно ничем не напоминало смешные загогулины, которые Брэйди выкладывал, занимаясь со мной математикой. Оно занимало весь стол. Большому пакету с апельсиновым соком, пачке галет и трём пустым спичечным коробкам там места не нашлось, и они лежали рядом на стуле. Видимо, вопрос, который мучил Брэйди, был не из лёгких.