В руках Лиз держала продолговатый картонный пакет с изображением толстого усатого фермера в резиновых сапогах и белой поварской шапочке, запотевший оттого, что содержимое было гораздо прохладнее, чем воздух в нашем трейлере. Увидев коробку, я приподнялась на постели, хотя это и стоило больших усилий.
Лиззи взболтала содержимое пакета, сама открыла и вложила мне в руки. Я оценила степень её заботы только тогда, когда начала глотать густоватую, прохладную влагу, которая мигом угомонила желудок и отдалась во всем теле блаженным стоном. Это был томатный сок. Сердце преисполнилось благодарностью, и я пробормотала:
— Лиз, спасибо. То, что нужно.
И услышала довольное фырканье подруги:
— Ну, еще бы! Лучшее средство от похмелья. Но, Лив, лирику — в сторону. Тебе пора вставать и выручать меня. Поэтому допивай сок. Две минуты тебе на это. Поднимайся и марш в душ. Не забудь хорошенько почистить зубки. Кальвадос, конечно, не вискарь, но и после него выхлоп дай Боже. Вряд ли новоявленной «звезде» понравится, что у тебя изо рта разит, как у заправского пьянчуги. Хотя тебе в этом отношении, конечно, далеко до миляги Таккера. После того, как он с вечера заливает в себя пяток баночек пива, с утра к нему можно подходить только с наветренной стороны.
Лиз хихикала, довольная своей шуткой, а я оглядывалась, пытаясь привести в соответствие свои воспоминания о том, как закончился вчерашний вечер с тем, что видели мои глаза сейчас. Сделать это было непросто.
Выяснилось, что резких движений лучше избегать. Как только я поворачивалась слишком быстро, острая боль вспыхивала в голове, будто в висок начинал ввинчиваться большой ржавый болт.
Медленно поводя глазами из стороны в сторону, удалось выяснить следующее: во-первых, я была в своем трейлере, во-вторых — в своей кровати. И, между прочим, раздета до белья. Это настораживало, так как последнее, что удалось воскресить в памяти — ночное небо, которым любовалась, сидя на ступеньках трейлера. Я хорошо помнила, как внезапная сильнейшая усталость охватила ноги, и отяжелели веки. По всему выходило, что я должна была уснуть там, где сидела. Могло оказаться, что я просто не помню, как добралась до постели, но вряд ли в таком состоянии хватило бы сил самостоятельно раздеться. Увалилась бы спать, как была, в джинсах, футболке и куртке. Может быть даже в ботинках.
Значит, кто-то помог. Кто-то, с кем недавно разговаривала. Кто-то, у кого хватило бы сил донести до кровати.
Щекам стало жарко. Даже кончики ушей потеплели, когда представила, как Брэйди подхватил меня, спящую, на руки. Тепло его тела окутало, заслонило от зябкого ночного сквознячка. И, может быть, я во сне рефлекторно обвила руками его шею и прижалась щекой к груди. Середина ночи. Девчонки спали самым крепким предрассветным сном, но даже если их сон и не был так крепок, Брэйди не побоялся бы войти. Никто на свете не умел ходить так тихо, как он. Ему понадобилась пара шагов, чтобы дойти до незанятой кровати. Парень сдернул одеяло и уложил меня в еще не нагретую постель. Только раздевать-то было зачем?
Нет, я была благодарна за заботу. Спать в куртке и ботинках — то ещё удовольствие. Но ведь, ему же, наверное, было неловко. А сейчас стало неловко мне, и что-то странное трепыхнулось в груди. Жаркое. Трудноопределимое и совершенно неблагоразумное. Сродни той доверительной, глупой бесшабашности, которая в детстве позволяла смело шагать с края крыши зная, что там внизу уже ждут, расставив руки, чтобы подхватить. Не надежда даже — вера в то, что все у нас будет хорошо, что простил он меня, глупую, за дурацкую выходку из-за которой случилась беда, что смог, пусть не забыть, но оставить в прошлом случившееся на заснеженной поляне. Поэтому и разыскал.
Я нежилась в тепле непривычных ощущений, и даже головная боль не мешала. Скорее наоборот, помогала оставаться в сознании, хотя и вело меня прилично. Слова Лиз доносились будто издалека:
— …как черт. Если бы ты не застала его сонного, ни за что бы не выпросила и капли спиртного. Когда очухался немного, тут же эсэмэснул мне, чтоб я глянула, что ты делаешь с выпивкой. Думала — убью его за то, что разбудил среди ночи. — Лиз продолжала трещать. — Не поверила, что ты можешь ни с того ни с сего напиться. Ты ж в баре никогда ничего крепче сока не заказывала. Выхожу на улицу. Ба-а-а!!! А вот и наша малышка-трезвенница. Спит, сидя на ступеньке. А рядом бутылка валяется. Благо Рикки даже спросонья к алкоголю оч-ч-чень экономно отнесся. Чекушку выдал. А то б ты вообще сегодня головы не подняла, с непривычки.
Возвращение с небес на землю было довольно жестким. И вновь изнутри поднялось что-то омерзительно грязное и безнадежное. Что-то до отвращения горькое.
Вот как. Навоображала себе с три короба, а все до обидного просто — спасительницей оказалась Лиззи. Я даже переспросила, уточняя:
— Так это ты меня привела сюда, Лиз?
— Привела. — Девушка скептически поджала губы. — «Принесла» поточнее будет. Благо в тебе веса не больше, чем в мокрой шубе. И, это… Лив, ты смотри, не говори никому, что Рик тебе бутылку дал. Тебе ж двадцати одного года нет, а в этом заповеднике непуганых пуритан не знаешь чего ожидать. Привлекут еще за спаивание малолетних. Здесь даже у копов мозги набекрень по поводу борьбы с развратом и пьянством.
Я поспешила заверить Лиззи:
— Да ну! Ты чего? Конечно, никому не скажу. Ерунду не говори.
Лиз удовлетворенно кивнула, но было заметно, что ей не дает покоя ещё какой-то вопрос.
— Ну, понятно. Ладно. Я, в общем-то, и не сомневалась. Просто предупредила.