Она просто заматывала его руку бинтами, но такую рану надо было обрабатывать и зашивать. И делать это нужно уж точно не на кухне, тупой портновской иглой, а в больнице. Внезапная догадка — как я могу сказать ей про врача, отодвинула дурноту на второй план. Я метнулась вверх по лестнице, стараясь двигаться как можно тише. Компьютер деловито жужжал и ждал меня, зазывно отсвечивая монитором. Я схватила клавиатуру. Переводчик в Google. Точно. Вот что должно помочь. И скажите после этого, что я не молодец. Торопливо настучав в окошке переводчика фразу: «Его надо отвезти в больницу, чтобы зашить рану», я аккуратно переписала, то, что выдала мне машина на бумажку и побежала вниз. Девушка заканчивала перевязку. Я сунула ей в руки листок и следила за тем, как она читает, удивленно задрав брови.
Весь стол был заляпан липкой бурой жидкостью, и от ее запаха желудок снова свело в узел. Надо прибрать здесь все пока кровь не присохла. Кое-как взяв себя в руки, я достала новую губку, торопливо, едва прикасаясь пальцами к пылающей коже Брэйди, обтерла кровь с его локтя и жестами попыталась объяснить, что хочу вытереть стол.
Они оба молча следили за тем, как я собираю обрывки бинтов, и бумаги от упаковок и сую все это на самое дно ведерка с мусором, вытираю кровь и тщательно ополаскиваю губку под холодной водой. Потом еще раз протираю стол. Протянув руку между ними, я приоткрыла окно, чтобы сквозняк унес из комнаты запах соли и ржавчины, запах крови. Брэйди здоровой рукой схватил меня за локоть и разразился длиннющей речью, из которой я не поняла ни одного слова. Он говорил тихо, почти шептал, с таким жарким придыханием и горячностью произнося некоторые фразы, что по позвоночнику пробегали мурашки. Я старалась узнать знакомые слова. Но тщетно. Только в самом конце получилось уловить просительную интонацию. И ничего более. Приходилось додумывать на ходу. Наверняка братик не хочет, чтобы я рассказала обо всем его отцу, и сейчас просит обещания держать язык за зубами. Да я и не собиралась доносить на него. Вот только как дать понять это? Пришлось воспользоваться первой же пришедшей в голову идеей. Я вытянула свой локоть из его крепких пальцев и поочередно приложила ладони к глазам, ушам, губам, повторяя жесты известной всему миру скульптуры трех обезьянок: «Ничего не вижу. Ничего не слышу. Никому ничего не скажу» и кивнула на повязку, стянувшую его предплечье. Этот жест знают даже дети. Взрослый парень должен сообразить. Но вместо ожидаемого мною облегчения на его лице проступило вдруг выражение полной растерянности, и Брэйди сказал еще что-то. У него был красивый глубокий грудной голос. Но это все, что я выяснила для себя из его речи. А прочее осталось за гранью моего знания английского языка. И что отвечать я тоже не представляла. Чувствуя себя тупой глупой блондинкой, несмотря на природный светло-русый цвет волос, бледнея и заикаясь, я промямлила еле слышно:
— I do not speak English.
Парень на секунду прикрыл глаза, потом посмотрел на подругу, словно ища поддержки и помощи. Она сказала ему что-то. Он ответил…
Склонившись поближе друг к другу, в свете неяркой лампочки с нарядным плетеным абажуром, за обычным кухонным столом тихо шептались два божества. Именно такими они казались мне в ту минуту. Прекрасными лесными духами. Обитателями туманного царства фей. Даже в неверном электрическом освещении их яркая экзотическая красота поражала воображение настолько, что у меня защемило сердце от осознания собственного несовершенства. Все во мне было не так. Волосы бесцветные, никакие. Зеленые глаза. Какой бледный невыразительный оттенок! Тонкая светлая кожа. Я казалась себе похожей на призрак человека, на неудачную пиратскую копию реальной девушки. Особенно по сравнению с ними.
Их тихий шепот звучал как далекая музыка, лаская слух красотой тембра, и был таким же неразборчивым. Казалось, что Брэйди и его девушка понимали друг друга без слов. Их было двое, и они были вместе, а я и весь остальной мир — отдельно. Оставаться здесь и наблюдать их идиллию не хотелось, и потихоньку выскользнув из кухни, я поднялась в свою комнату.
Тусоваться в интернете больше не было никакого желания. Оставалось только, выключить процессор, и повалиться ничком на кровать прямо в одежде.
«А интересная у моего нового братика жизнь, — думала я, засыпая. — Насыщенная. Это чем же надо заниматься, чтобы в два часа ночи заваливаться домой в таком виде и с таким ранением. И с девушкой в придачу. Надеюсь, она отвезет его в больницу…».
Мне снилось, что я пошла на шум прибоя и довольно скоро оказалась на пляже, похожем на вытянутый полумесяц. Солнце садилось, и его яркий огненно-красный диск уже касался нижним краем горизонта, зажигая на темных волнах дорожку из малиновых сполохов. Утопая босыми ступнями в мелкой гальке, я вошла в воду. Набежавшая волна тут же закрутила вокруг ног небольшие буруны, отступила обратно, легонько потянув меня за собой, и я шагнула, поддавшись ее вкрадчивому приглашению. Джинсы намокли, но это было неважно. Важно было дойти до того места, где начиналась алая дорожка на воде, погрузить в нее руки, зачерпнуть в ладони тяжелой светящейся жидкости, и посмотреть, как она вытекает сквозь пальцы, как срываются вниз багровые, похожие на кровь, капли.
Вновь набежала волна. На этот раз буруны вокруг моих коленей были окрашены такими же малиновыми сполохами, как и яркая дорожка, протянувшаяся по темной, свинцовой поверхности океана до огромного солнечного диска, уже начавшего свое погружение в воды Атлантики. Отступая, волна потянула меня за собой в глубину сильно, настойчиво. И я послушно сделала еще шаг вслед за ней, чувствуя неприятный и совсем еще легкий холодок страха, сковавший дыхание на короткий миг, на один удар сердца. Теперь я была уже по пояс в воде и завороженно смотрела на ленивое поступательное движение третьей волны. Красивой. Похожей на стену из темно-зеленого бутылочного стекла. Высокой. Выше, чем предыдущие. Уже можно было различить барашек из белой пены, которым был украшен ее гребень. Да она же накроет меня сейчас с головой!