Дженни (фанфик по Сумеркам) - Страница 104

104

— А что про это говорится в ваших легендах?

— Ничего. Старики не помнят таких случаев. — Ответил Коллин.

Я уже собиралась облегчённо вздохнуть, как он добавил:

— Легенда не научный трактат. В них всегда были пробелы. Помнишь Ли?

— Ну да.

— Она первая девушка, которая стала оборотнем. До этого считалось, что перекинуться в волка может только парень. Ни одна легенда не смогла подготовить наших патриархов к её превращению. Для всех это стало шоком.

Вот чёрт! Неужели мои догадки про запечатление — правда? Не может этого быть. Не должно быть. Три половинки? Так не бывает. Или всё-таки бывает?

Но даже если представить, что подобное произошло, то становится очень жаль второго парня, чувства которого остались неразделенными. Импринтинг сам по себе — наказание, а если центр твоей вселенной видит в тебе лишь досадную помеху, то это просто беда.

Я на секунду представила Брэйди с другой. Не с Кортни. Ревновать к ней я по-настоящему не могла. А вот если бы он в самом деле встречался с Ли. Как бы я жила и каждый вечер, отправляясь в постель, помнила, что он свою разделит с ней. Закрывая глаза, представляла бы в деталях, как Брэйди занимается с ней любовью. Больно. Чёрт, как же это больно! А ещё больнее и унизительнее было бы, если б при этом Брэйди, не разделяя моих чувств, знал о них и жалел меня. Такого даже врагу не пожелаешь. Потому что слишком уж мучительно. Горько.

Я зажмурилась и скрестила пальцы на руках, напоминая себе: «Брейди мой. Только мой. И он любит меня». А Коллин… Ну что Коллин? Что я могла с этим поделать? Только жалеть его. И, скорее всего, причинять этим боль.

Выбраться бы отсюда!

Я каждым своим нервом чувствовала неправильность происходящего. Коллин с его рассказом… И намеки про импринтинг. Главное, напрямую не сказал, а подвёл так аккуратненько к тому, чтобы сама спросила. И снова прямо не ответил… Почему?

С каждой минутой каменный мешок, в котором я оказалась, всё больше раздражал. Он был какой-то неправильный. Ощущение, что вот-вот проснусь, и этот дурацкий мрачный склеп просто исчезнет, крепло. И вроде камень, как камень, мокрицы эти мерзкие, темнота, запахи (а точнее вонь), а всё не то. В тишине отчетливо было слышно, как капает где-то вода… Да… А сначала вроде не капала. Хотя, я была взвинчена и могла просто не обратить внимание. Капли падали через равные промежутки времени. Гулкий, плямкающий звук от их ударов о камень лишний раз подчёркивал, что место здесь гиблое.

И вот что странно — звук от воды гулкий, а наши голоса были слышны как сквозь вату, глухо. Это же чёртов колодец. Здесь должно быть эхо. Воздух спертый, вентиляции нет, а мы до сих пор не задохнулись. Как так?

Сердце забилось чаще. Ещё не понимая толком, что именно насторожило, я дёрнулась от неожиданности и пропищала срывающимся голосом, не подумав даже, что, может быть, лучше было просто промолчать:

— Какого чёрта здесь вдруг перестало вонять? Что это за…

Замолчала.

Дезориентация накрыла мгновенно. Только что я твёрдо знала, где верх, где низ. Сила земного тяготения работала безотказно и проблем с определением этих простеньких вещей не было. И вдруг всё изменилось. Реальность искривилась и поплыла, словно я попала в невесомость, болтаюсь непонятно где и не за что зацепиться, чтобы обрести опору. Я ещё успела услышать тихий голос Коллина, устало, но с заметным удовлетворением говорившего: «Молодец. Умница, Дженни…».

А потом мир, наконец, успокоился, перестал вертеться, и настала гулкая тишина. Я попробовала пошевелиться. Получилось лишь слабенько трепыхнуться, но глаза открылись. Взгляд уперся в белый потолок.

***

Открыть глаза и увидеть белый потолок — это было правильно.

Взять хоть тот случай в Архангельске. В школе, на большой перемене, я почувствовала себя плохо, и вместо того чтобы идти с подружкой в столовую, пришлось отправиться в медпункт. Оттуда меня и увезли в больницу. Ах, как я волновалась тогда. Снова осмотры, мамин голос в коридоре, тревожное слово «аппендицит», колючее, насквозь медицинское, не предвещавшее ничего хорошего. Яркие лампы операционной и укол общей анестезии где-то в районе локтевого сгиба. Но от него холодом перехватило почему-то горло, и всё исчезло.

Пришла в себя я уже в палате. Открыла глаза, и первое, что увидела — белый потолок. Лампы дневного света — длинные вытянутые трубки, светящиеся не привычной уютной желтизной обычных электрических лампочек, а мертвенным голубовато-белым свечением. И сам потолок был ощутимо казенный. С четко выделявшимися швами между плитами перекрытия. Правильный больничный потолок. Даже отходя от наркоза после операции по удалению аппендикса, я это понимала.

Потолок же, который был виден сейчас, правильным не был. На удивление ровный, чистенький он был по периметру окантован аккуратным симпатичным плинтусом, ниже которого начиналась стена теплого бледно-желтого цвета. Как дома. Не хватало только люстры в центре рожков этак на пять. Зато в том месте, где она должна по идее висеть, имелся пустой крюк. А по бокам от него крупными саморезами были привинчены длинные вытянутые трубки ламп дневного света. Как в больнице. И к ним тянулись провода, не скрытые в стену или в кабельканалы, а просто прихваченные к потолку то здесь, то там простым строительным скотчем. Чтоб не мешались и не провисали. Странное это сочетание действовало отрезвляюще. Я снова зажмурилась, пытаясь выиграть для себя время, чтобы привести мысли в порядок.

Я лежала не шевелясь и прекрасно слышала всё, что происходит. Гулкая, давящая тишина как-то сама собой перестала быть гулкой и давящей, наполнилась звуками. Едва слышно гудели какие-то приборы. Очень похоже на шум вентиляторов в процессоре. Время от времени раздавался электронный писк, неясные скрипы и шорохи. Но всё это было лишь фоном для разговора двух человек.

104